Привет!

Это Саша Амзин, и рассылка «Мы и Жо» возвращается после многомесячного перерыва. Обещать регулярности не могу, но и забрасывать больше не планирую.

Пока мы не виделись, я уволился из Яндекса, стал постоянным автором рассылки Kit (подпишитесь!, это бесплатно) и за полтора месяца до войны переехал в Ригу.

Пара слов о Kit. Это прекрасный продукт от создателей «Медузы», и я не раз жалел, что не показываю вам некоторые выпуски. Сейчас я исправлюсь, тем более что надеюсь сослаться на некоторые мои тексты в следующих выпусках.

Прежде чем вы скажете «Саша, какие метавселенные, ты видишь, что творится вокруг?», я отвечу: да вижу, и в ближайшие пять лет нам будет не до метавселенных. Но российским медиа придется о них помнить, иначе через пять лет вместо виртуальной реальности и веба 3.0 у нас будет ФИДО и гостевые книги, плохо находящиеся Роспоиском. Об этом я надеюсь написать отдельно в другой раз.

Что-то меняется?

По сути ничего. Это по-прежнему рассылка о медиа и журналистике. Просто выходит она в темные времена, когда собирать слово СЧАСТЬЕ приходится из букв Ж, О, П, А.

Каждый выпуск рассылки я надеюсь посвящать одной теме, из которой вылущивается кусочек решения. Моя мечта — чтобы кусочки потом сошлись во что-то цельное и оптимистичное.

Спасибо, что читаете! Написать мне всегда можно на alex@amzin.email

Китайская виртуальная революция

Сегодня мы поговорим о том, как самая важная часть медиа, его аудитория, выживает в условиях информационного голода и цензуры.

Тотальный контроль интернета со стороны государства и досмотр переписки не исключает вероятности протестов. Он лишь накапливает недовольство где-то на обратной стороне Луны. Со временем недовольства становится столько, что скрывать его нет никакой возможности.

Начнем с Китая

Пользователь твиттера ThisIsWenhao, работающий в «Голосе Америки» и специализирующийся на проблемах цензуры и дезинформации в Китае, в середине апреля рассказал, к чему может привести постоянная цензура и непрекращающееся давление.

Он описывает подавленное виртуальное восстание китайских пользователей, обрушившихся на китайское правительство с критикой локдауна в Шанхае.

В Китае очень популярен микроблогинговый сервис Weibo. Там полмиллиарда зарегистрированных пользователей и свыше 300 млн месячной аудитории.

В Weibo есть рейтинг наиболее популярных тем. Этот рейтинг — аналог российских Яндекс.Новостей в том смысле, что правительство прилагает большие усилия для контроля топа. Если в топе актуальная или остросоциальная тема — это почти всегда сформированная пропагандистская повестка.

Ранее в топе появлялись темы, оправдывающие вторжение России в Украину и резко критикующие Запад. Но 13 апреля в топ вывели другие темы.

Первая была посвящена «слухам» о вспышке COVID-19 в Шанхае. Вторая — тому, что США страна, где больше всего не соблюдаются права человека.

В Шанхае живет свыше 25 млн человек. 1 марта там была зафиксирована вспышка COVID-19. Город уже больше трех недель находится в состоянии полного локдауна. На 13 апреля официально сообщалось о 250 тысячах случаев заболевания и отсутствии смертей. Комиссия по здравоохранению заявляла, что только один случай требовал лечения.

Обитатели китайского виртуального пространства решили, что с них хватит. В полночь они устремились в ветку о несоблюдении прав человека в США и принялись критиковать китайские власти.

Как же они это сделали?

Они использовали сатиру и сарказм. Кто-то приводил в качестве примера соблюдения прав человека в Китае работу в режиме 996 (с 9 утра до 9 вечера 6 дней в неделю), дорогое жилье и низкий уровень доходов.

Кто-то объяснял: добиться нулевой смертности легко. Надо всего лишь всех запереть, убить домашних животных и нерационально расходовать ресурсы системы здравоохранения.

Кто-то просто заменял слово «Китай» на «США». Они писали о прикованных в «американских» деревнях женщинах, родивших восьмерых детей, и добавляли, как счастливы жить в Китае.

Были прямые обвинения государственных СМИ в раздувании проблем США вместо заботы о китайцах. Даже те, кто не любил Штаты, предлагали уделить внимание реальным проблемам.

Появились новые хештеги, массовые выступления, насмешки над властями — обычно в виде понятных каждому эвфемизмов («Все проснулись от папиной пощечины»).

А что власти?

Естественно, любое восстание можно подавить. Особенно справедливо это для контролируемой среды вроде китайского сегмента интернета.

Выступления длились несколько часов, потом цензоры все зачистили, оставив только посты от официальных аккаунтов с синими галочками. Появились шутки о том, что модераторам пришлось проснуться в 4 утра.

Бунтовщики, как если бы это была настоящая толпа, перешли на другую улицу — то есть под другой топовый хештег — шанхайский. Кое-кто притворно жаловался на то, что США так быстро зачистили предыдущий хештег.

Противостояние продолжилось, но насколько можно судить, власти рано или поздно одержали верх.

Что это значит для российской аудитории?

Китайский опыт массового противостояния цензуре не уникален. В том же треде его сравнивают с филиппинским.

Россиянам, в свою очередь, ближе всего белорусский кейс. После августа 2020 года почти все независимые СМИ заблокированы, телеграм-каналы объявлены экстремистскими, а подписка на них грозит реальным тюремным сроком.

Нельзя сказать, что белорусская медиаотрасль мертва, хотя назвать ее цветущей язык не поворачивается. Но потребители новостей, хотя частью и переключились на провластную повестку, не всегда действуют в соответствии с нею.

Во всех случаях контроля аудитория испытывает своего рода расщепление: описываемая реальность не соответствует ощущаемой.

Настоящие новости, даже если запретить медиа их сообщать, медленно доходят через ухудшающийся экономический и социальный ландшафт.

Это создает поначалу незаметное социальное напряжение, которое обычно снимается с помощью общественной дискуссии. Но как быть цензуре, особенно военной (в случае России)? Она не допустит даже высказываний в формате отдела писем «Огонька», которым когда-то заведовал Валентин Юмашев.

Могут ли что-то сделать российские медиа?

Контролируемая новостная среда порождает конформизм, которому трудно противостоять. Принять, что официальная информационная картина на 90% состоит из лжи и на 5% из полуправды — абсолютно невозможно.

Медиа, ориентирующееся на зрителя «Первого канала» и объясняющее ему, как на самом деле обстоят дела, неизбежно проигрывает эту схватку. Дело тут не в принципах и профессионализме. На производство лжи направлен бюджет, на порядки превышающий любой доступный устойчивому медиабизнесу.

Ситуация осложняется тем, что никакого «на самом деле» на войне не бывает. Это одна из тех вещей, картину которых невозможно безошибочно составить по несекретным данным.

Как же быть? Если почти невозможно врезаться в новостной фон, стоит врезаться в эмоциональный фон общественной дискуссии. Это тот продукт, который у цензоров и госпропаганды получается относительно плохо. Вернее, цель источника не совпадает с ожиданием аудитории.

Антиамериканская и антиевропейская истерика по телевизору — полный аналог топовой темы в Weibo, которая отвлекает внимание от реальной проблемы.

Несмотря на создаваемый накал страстей, эти люди не говорят о подорожании еды, дефиците медикаментов, пришедших гробах, уехавших родственниках и много чем еще.

Они не говорят и о том, что значат многоумные слова официальных лиц. Стараются скрыть контекст. Играют показателями так же, как медицинские чиновники в Шанхае. Да что там говорить — этой практике много лет. Например, в Норильске рождаемость превышает смертность в 2,5 раза. Но причина столь низкой смертности в одном из самых экологически неблагополучных городов мира проста. Люди, отработав свое, с удовольствием уезжают из Норильска, не обременяя его статистику своей смертностью.

Все это образует пространство медийных возможностей, состоящее из двух частей.

Первая часть — разбор контекста происходящего. Повышение медиаграмотности (об этом мы поговорим в будущих выпусках рассылки, обещаю). К сожалению, многие СМИ берут в таких разбор учительский тон, что тут же нарушает ритм дискуссии. Может, оно интересно и авторитетно, но хотелось бы говорить на равных.

Вторая часть — дать голос тому, кому доверяет читатель. Самому читателю.

Здесь хорошо подходит стратегия, которую я называю «контент-план Семена Слепакова».

Слепаков берет карту болей обычного россиянина и выражает эту боль в песне. Желание похудеть, стать акционером «Газпрома», невыносимый рабочий ритм и низкая зарплата, надоевший коронавирус — все это темы его хитов. Всякий раз он перевоплощается в субъекта этой боли — и получается шедевр, потому что типаж узнаваем до слез и немного похож на нас всех.

Как это может быть устроено форматно и продуктово — вопрос отдельный. Не отключайтесь, позже мы его затронем.

Саша Амзин.

Мы и Жо

Письмо о виртуальном восстании